...Давно закончилась Великая Отечественная война, но как хорошо я помню этот день! Я была дома одна. По радио исполняли вальс «Осенний сон». Теперь он навсегда связан для меня с Днём Победы. Только он закончился, как начал говорить Левитан. В годы войны мы все прекрасно знали его голос. И вот он сообщил о конце войны, о Дне Победы.
Я сразу бросилась на улицу, люди бежали в центр, в клуб, там было уже всё начальство района. Возник стихийный митинг, говорили мало, в основном выступления состояли из одних междометий. На сцену шли желающие спеть, прочитать стихи, читали в основном военную лирику Симонова. Не обошлось и без курьёзов. Вышли на сцену три пожилые женщины, можно сказать старушки, но очень бойкие, и, по-моему, немного выпившие, иначе не объяснишь того, что двое из них спели частушки с такими словами, которые в то время со сцены не произносились. Зал был набит до отказа, даже стоять было негде. Все в буквальном смысле слова валились друг на друга от хохота. А как хохотало наше, очень серьёзное, местное правительство, это надо было видеть.
Сколько было радости и смеха, столько же горя и слёз. Вспоминали тех, кто уже не вернётся. А ведь и после конца войны приходили похоронки, некоторые задерживались в пути, но и после 9 мая ещё гибли люди. Я сама столько раз видела, как страшно кричали женщины, получившие похоронку. У нас на почте несколько раз менялись почтальоны, не выдерживали морально.
Всё же сколько было счастья… Я тоже и радовалась, и плакала, ведь и у нас в семье было столько утрат. Умерли от голода тётя Катя и дядя Стёпа, это моя семья, я жила у них, когда вернулась из ссылки. Дядя Ричард умер от голода, тётя Людмила и Злата с Зоей остались живы, их эвакуировали, а Владик погиб на фронте.
Я часто вспоминаю войну. Как я всё время хотела есть! Мечтала только о хлебе. Думала: неужели наступит день, когда я смогу есть хлеб, сколько захочу? Я ни о чём другом не мечтала, ни о жареной картошке, которую обожаю, ни о конфетах, ни тем более о мясе, только о хлебе. Наверное, я и по сей день так люблю хлеб, что ничего без него не ем.
Вспоминаю ещё случай из моего «артистического» прошлого. К концу войны я была диктором районного радиовещания. Радио у нас работало с семи до девяти вечера. Радиоузел находился в помещении райкома партии. Радиоузел – это громко сказано. Просто небольшая комната: трибунка с микрофоном, стол, четыре стула, старенький диван и тумбочка с патефоном. Это была наша музыка.
Нас было всего двое: начальник – Василий Васильевич Вяткин, мы его звали «Три В», он был главный редактор районной газеты, и я - диктор. В программе были сначала последние известия, которые мы получали из Москвы, потом районные вести, а в конце литературная передача. Всё это я вела одна. Нагрузка, надо сказать, не лёгкая, я ведь не была профессионалом. И всё же я справлялась.
Материал шёл в прямом эфире, никакой записи тогда не было. Всё шло хорошо, но однажды, из-за моей самоуверенности, я чуть не сорвала передачу. Вася мне постоянно твердил, что я обязана прочитать текст до передачи, отрепетировать вслух. Прийти проверить он не мог, так как был занят в редакции, да и надеялся на мою добросовестность. Вслух я всегда читала бегло, с дикцией у меня всё было в порядке, и я вообразила себе, что читать заранее всё не обязательно, и читала только последние известия с фронта.
В тот вечер всё началось нормально: я прочитала сводки с фронта, местные вести и с легким сердцем начала литературную передачу. Это был довольно большой рассказ о танкисте, который обгорел в танке до неузнаваемости и решил навестить мать и любимую девушку под видом друга, а потом решить, как ему жить дальше. Уже не помню названия и автора, но рассказ написан, на мой взгляд, хорошо, с душой, трогательно.
Я читала его и чувствовала, что сейчас зареву. Невольно вспомнились все мои умершие в блокаду и погибшие на фронте, и я заревела самым позорным образом. Я ревела и продолжала читать, у меня текли слёзы, я даже не могла их вытирать. А боковым зрением видела Васю. Он сидел на диване, справа от меня, и был очень бледный. И всё-таки я довела передачу до конца. Прочитав последнюю фразу, я выключила микрофон, уронила голову на трибунку и заревела в голос. Вася потом меня еле успокоил.
Зато, когда я пришла домой, то услышала от хозяйки такое, что никак не ожидала услышать: «Оленька, как ты сегодня читала, как настоящая артистка, мы слушали и плакали». Я же не стала ничего рассказывать. Зато после этого я всегда честно читала заранее весь текст от первого до последнего слова. А Вася, конечно, отругал меня нещадно.
Всю жизнь я скучаю по Ленинграду. А теперь я его больше никогда не увижу. Заели «болячки». Да и нет там уже Златы и Зои, они умерли в 2007 году. И Вика уже тоже не сможет приехать. Как всё это грустно.
И всё же жить хочется, несмотря ни на что.
Фото из открытого доступа в Интернет